Проехав около трех четвертей мили, Доротея и ее два спутника увидали среди нагроможденных друг на друга скал Дон-Кихота, уже одетого, но еще не вооруженного. Как только Доротея увидала его и узнала от Санчо, что это Дон-Кихот, она подогнала своего мула и, в сопровождении бородатого цирюльника, подъехала к рыцарю. Тогда оруженосец соскочил со своего мула и принял Доротею на руки, а затем последняя, спустившись, на землю, грациозно бросилась к ногам Дон-Кихота, и, сколько бесполезных усилий не употреблял рыцарь, чтобы поднять ее, она осталась стоять на коленях и обратилась к нему с следующими словами:
– Я до тех пор не встану, о мужественный и грозный рыцарь, пока ваше великодушие и любезность не заставят вас обещать мне один дар, который послужит к чести и славе вашей особы и к благу самой угнетенной и самой неутешной девы, какую только когда-либо освещало солнце. И если мужество вашей непобедимой руки действительно соответствует всюду гремящей о вас славе, то вы обязаны оказать помощь и покровительство несчастной, пришедшей из далеких краев по следам вашего знаменитого имени, чтобы просить у вас защиты в своих бедствиях.
– Я не отвечу вам ни слова, прекрасная и благородная дама, – сказал Дон-Кихот, – и ничего не стану слушать о ваших приключениях, пока вы не встанете с земли.
– А я не встану с земли до тех пор, – возразила угнетенная девица, – пока вы не обещаете мне дара, о котором я вас со слезами умоляю.
– Я соглашаюсь, я обещаю вам его, – ответил Дот-Кихот, – если только он не послужит ко вреду или унижению моего короля, моего отечества и той, которая владеет ключом от моего сердца и моей свободы.
– Она не послужит ни ко вреду, ни к унижению никого из тех, кого вы сейчас назвали, мой добрый господин, – отвечала неутешная девица. Она хотела было продолжать, но в это время Санчо подошел к своему господину и сказал ему на ухо:
– Право, господин мой, ваша милость можете совершенно спокойно обещать ей этот дар, который она требует; это пустяковое дело; нужно только убить одного толстого дурака – великана; а ведь та, кто просит этой маленькой услуги у вас, – высокая принцесса Микомикона, королева великого Микомиконского государства в Эфиопии.
– Кто бы она ни была, – ответил Дон-Кихот, – я сделаю для нее все, что я обязан сделать и что повелевает мне моя совесть в согласии с законами моего звания.
Затем обратившись к девице, он сказал:
– Встаньте же, несравненно-прекрасная дама; я обещаю вам тот дар, о котором вам угодно меня просить.
– В таком случае, – воскликнула девица, – я прошу великодушного рыцаря немедленно же отправиться со мною туда, куда я его поведу, и до тех пор не пускаться на в какие приключения, не вмешиваться ни в какие распри, пока он не отомстят за меня одному изменнику, который, поправ божеские и человеческие законы, похитил мое королевство. – Я повторяю свое обещание, – ответил Дон-Кихот, – а потому вы с этой минуты можете прогнать угнетающую вас грусть и снова ободрить вашу ослабевающую надежду. С помощью Бога и моей руки, вы вскоре увидите возращенным себе ваше королевство и, себя снова сидящей на троне великих государств ваших предков, на зло притязаниям всех вероломных злодеев. Итак, примемся же за дело, потому что, как говорят, в промедлении-то и заключается опасность.
Бедствующая девица сделала вид, будто бы она хочет поцеловать его руки; но Дон-Кихот, бывший постоянно учтивым и любезным рыцарем, не допустил этого. Он только поднял ее и почтительно обнял; затем он приказал Санчо оседлать Россинанта и немедленно же вооружить его самого. Оруженосец снял вооружение, висевшее, подобно трофеям, на ветвях дуба и, оседлав коня, проворно вооружил своего господина. Дон-Кихот, увидав на себе вооружение, воскликнул:
– Теперь, с помощью Бога, окажем помощь нашей великой принцессе.
Цирюльник все еще стоял на коленях, стараясь, как бы не прыснуть со смеха и не уронить бороды, что могло бы окончательно и непоправимо разрушить их удачный план. Когда же он увидал, что просимый дар пожалован и Дон-Кихот с большим усердием готовится к исполнению своего обещания, – он поднялся, взял свою госпожу за ее свободную руку и, с помощью рыцаря, посадил ее на мула. Дон-Кихот легко влез на Россинанта, и цирюльник устроился на своем нуле; бедному же Санчо пришлось путешествовать пешком; это обстоятельство заставило его вспомнить о потере осла и снова почувствовать горечь сожалений. Впрочем, на этот раз он терпеливо переносил свое горе, утешая себя тою надеждою, что теперь его господин находятся на прямой дороге к императорскому трону, так как он, без всякого сомнения, женится на этой принцессе и сделается, по крайней мере, королем Микомиконским. Одно только его несколько огорчало: это – мысль о том, что Микомиконское государство находятся в земле негров и люди, которых ему, Санчо, отдадут в подданные, будут черного цвета. Но в его воображении нашлось и на это утешение, и он сказал самому себе:
– Э! да что за беда, в сущности, если мои подданные будут неграми? Мое дело будет только нагружать и возить их в Испанию, а здесь продавать их на наличные денежки. На эти денежки я потом куплю себе какой-нибудь титул или должность и без забот проживу весь остаток моих дней. Так и будет; или вы думаете, что мы спим на оба глаза и что у нас не хватит ни ума, ни способностей извлечь свою выгоду из обстоятельств и продать тысяч тридцать подданных так же просто, как сжечь пук соломы? А, ей Богу, я своего добьюсь и сумею превратить их в беленьких или в желтеньких в моем кармане, хоть будь они так же черны, как душа у черта. Посмотрите и увидите, дурак ли я.