Дон Кихот. Часть 1 - Страница 159


К оглавлению

159

– Возможно ли допустить, господин гидальго, чтобы чтение пустых и нелепых рыцарских книг было в состоянии до такой степени вскружить ум вашей милости, что вы поверили в свое очарование и во многие другие глупости того же рода, настолько же правдоподобные, насколько ложь похожа на истину? Неужели найдется хоть один человеческий ум, способный поверить в действительность существования на свете этого множества Амадисов и бесчисленной кучи славных рыцарей? Неужели кто-нибудь может серьезно выдумать, что на самом деле существовало это великое множество Трапезондских императоров, Феликс-Мартов Гирканских, скакунов и иноходцев, странствующих девиц, змей, драконов, андриак, великанов, неслыханных приключений, различных очарований, битв, ужасных великанов, костюмов, украшений, влюбленных принцесс, оруженосцев, ставших потом графами, красноречивых карликов, любовных записок, любезностей, воинственных женщин – одним словом, всяческих нелепостей, заключающихся в рыцарских книгах? Про себя скажу, когда я читаю эти книги я не останавливаю мое воображение тою мыслью, что все они – сплошная ложь и нелепость, признаюсь, они доставляют мне тогда некоторое удовольствие; но достаточно мне вспомнить о том, какое они из себя представляют, и я швыряю книгу об стену, и швырнул бы ее в костер, если бы он случился вместо стены. Да, все рыцарские книги заслуживают сожжения за свою ложь и противоречие общим законам природы; они достойны этого наказания, как основатели явных сект и обманщики, выдающие невежественной черни свои бредни за истину. У них хватает даже смелости смущать умы благородных и воспитанных гидальго, подобных вам, потому что это они довели вашу милость до такого состояния, что вас пришлось посадить в клетку и везти на волах в телеге, как какого-нибудь льва или тигра, которого на показ и для наживы возят по деревням. Сжальтесь же, господин Дон-Кихот, над самим собой и возвратите себе здравый рассудок. Упражняйте данный вам небом ум, направив ваши счастливые способности на другого рода чтение, которое могло бы просветить ваше понимание и заслужить вам добрую славу. Если, однако, повинуясь вашей природной склонности, вы пожелаете продолжать чтение историй о рыцарских подвигах, то читайте из священного писания Книгу Судей, и вы найдете возвышенные истины и настолько же достоверные, как и возвышенные, подвиги. Лузитания имела Вириатеса, Рим – Цезаря, Карфаген – Аннибала, Греция – Александра, Кастидия – графа Фернандо Гонзалеса, Валенсия – Сида, Андалузия – Гонзальво Кордовского, Эстрамадура – Диего Гарсиа Пародесского, Херес – Гарсиа Перес де-Варгас, Толедо – Гарсиляво, Севилья – дон Мануэля Понса Леонского, и рассказы об их мужественных подвигах способны позабавить, научить, восхитить и удивить возвышеннейший ум, занявшийся подобного рода чтением. Вот какое чтение достойно вашего разума, мой добрый господин Дон-Кихот; занявшись им, вы станете знатоком истории, полюбите добродетель, узнаете много хорошего, укрепитесь в нравственности, будете храбрым без заносчивости и мудрым без слабости; и все это послужит во славу Бога, к вашей собственной пользе и в честь Ламанчи, откуда, как мне известно, родом ваша милость.

Дон-Кихот с величайшим вниманием прослушал речь каноника. Увидав, что он кончил, рыцарь сначала, молча и упорно, посмотрел на него и потом сказал:

– Если не ошибаюсь, господин гидальго, речь, обращенная вашей милостью ко мне, имеет целью убедить меня, что никаких странствующих рыцарей никогда не было на свете; что все рыцарские книги – вымышлены, лживы, бесполезны и вредны для государства; что, наконец, я дурно сделал, читая их, еще хуже, поверив им, и еще хуже, решившись подражать им и избрать себе трудное поприще странствующего рыцаря, которое они указывают, – потому что вы отрицаете, чтобы когда-либо существовали Амадисы Гальский и Греческий и множество других рыцарей, которыми полны эти книги. – Совершенно справедливо, ваша милость, – ответил каноник, и Дон-Кихот продолжал:

– Затем ваша милость добавили, что эти книги принесли мне много зла, потому что расстроили мой ум и под конец посадили меня в клетку; и что мне следовало бы исправиться, переменив чтение рыцарских книг на более интересное и поучительное истинных историй.

– Вот именно, – ответил каноник.

– Ну, а я с своей стороны нахожу, – возразил Дон-Кихот, – что безумны и очарованы вы сами, так как вы осмелились изрыгать клеветы на произведения, распространенные по всему миру и всеми считаемые настолько истинными, что всякий, подобно вашей милости, отвергающий это, заслуживает того же наказания, к какому вы присуждаете скучные и неприятные для вас книги. В самом деле, решиться уверять кого либо, что на свете не было ни Амадиса, ни других рыцарей – искателей приключений, ни все ли равно, что желать убедить, что солнце не светит, мороз греет и земля не держит вас на себе? Может ли найтись в свете ум, способный убедить другого, что история инфанты Флорины и Гвидо Бургонского так же ложна, как ложно приключение Фиерабраса на Мантибльском мосту, случившееся во времена Карла Великого? Клянусь Богом, все эти истории так же верны, как верно то, что теперь день! Если они – ложь, то, стало быть, ложь и рассказы о Гекторе, об Ахилле, Троянской войне, о двенадцати пэрах Франции и о короле Артуре Английском, до сих пор остающимся превращенным в ворона и ожидаемом его подданными с часа на час. Неужели кто-нибудь осмелится сказать, что ложна история Гуарино Мескино, ложны сказания о святом Граале, вымышлены повествования о любви Тристана и королевы Изольды, а также королевы Женевьевы и рыцаря Ланселота, тогда как есть люди почти что видевшие дуэнью Квинтаньону, этого лучшего виночерпия Великобритании? Это так верно, что я сам помню слова одной из моих бабушек по отцу, говорившей мне часто при встрече с какой-нибудь дуэньей, наряженной в почтенный головкой убор: «Эта женщина, дитя мое, похожа на дуэнью Квинтаньону»; из чего я заключаю, что она знала эту дуэнью или, по крайней мере, видала ее портрет. Кто может сомневаться в правдивости истории Петра и прелестной Магалоны, когда и ныне еще в оружейной зале наших королей можно видеть пружину, приводившую в движение деревянную лошадь, на которой мужественный Петр Провансальский несся по воздуху, – пружину немного меньших размеров, чем дышло телеги, запряженной волами, рядом с ней лежит седло Бабиэки, кобылы Сида, а в Ронсевальском ущелье и до сих пор можно видеть трубу Роланда, величиною с большое бревно. Из этого следует заключить, что существовали двенадцать пэров Франции, существовал Петр, существовал Сид, существовали и другие рыцари того же рода, которых люди называют искателями приключений. Иначе пришлось бы отрицать, что мужественный португалец Хуан де Мерло действительно был странствующим рыцарем, который отправился в Бургундию, сражался в городе Расе с славным рыцарем Шарни, прозванным Моисеем Петром, потом в городе Базеле с Моисеем Генрихом де-Раместаном и дважды вышел из борьбы славным победителем. В таком случае мы должны отвергнуть также рассказы о приключениях и битвах, данных в Бургундии испанскими храбрецами Педро Барба и Гутьерро Кикада (от последнего происхожу я по прямой мужской линии), победившими сыновей графа Сен-Поля. Тогда неправда и то, что дон-Фернандо де-Гевара отправился искать приключений в Германию и сражался там с Георгом, придворным рыцарем герцога Австрийского. Считайте сказками, сочиненными для потехи толпы, также и рассказы о турнирах Суэро де-Киннонис, подвигах Орбиго, поединках Мозес-Луиса де-Фальцеса с дон Гонзальво Гусманом, Кастильским рыцарем, и о других великих делах, совершенных христианскими рыцарями нашего королевства и чужих стран, – рассказы настолько истинные и достоверные, что только совершенно лишенный всякого ума и соображения может сомневаться в них.

159